/Поглед.инфо/ Отминалия XIX конгрес на управляващата Китайска комунистическа партия се оказа уникален, отзнаменувайки отказа от редица, изглеждащи неприкосновени норми, въведени още от Дън Сяопин. И главната от тях е механизма на сменяемост на лидера, по същество по американски образец: на всеки две години.
Си Цзинпин го пречупи още при избирането си преди пет години, концентрирайки веднага в ръцете си властта над армията. По “канона на Дън” по време на първия мандат на новия ръководител, контрола над армията, макар и номинално, оставаше в ръцете на предишния ръководител, което осигуряваше “приемственост на властта”, а казано по-просто – контрола на отиващия си лидер над приемника за осигуряване на интересите на губещата власт група. Разчупвайки този канон Си Цзинпин демонстрира воля за власт и политическа мощ.
На конгреса след първия срок на ръководството на страната, когато ръководителят на Китай, възглавявайки армейските структури, най-накрая получава цялата пълнота на властта, във висшия орган на партията – Постоянния комитет на Политбюро – по традиция се въвежда (при това по препоръка на предшестващия лидер) относително млад, но вече авторитетен политик, който трябва да смени лидера след още пет години. Така създадената от Дън Сяопин система осигуряваше цялата пълнота на властта не по-рано от момента, в който му демонстрираше наследника – като правило представляващ друга група в ръковдството на Китай и избиран от предшественика му.
На XIX конгрес такъв потенциален наследник не беше въведен в Постоянния комитет – и това е не по-малко важен фактор за укрепване властта на Си Цзинпин, отколкото юридическото му оформяне като “ядро” на партията и внасяне в устава на неговите “мисли” като една от основите на партийната идеология. Това формално е безпрецедентно (Си Цзинпин е сложен там в една редица със създателя на новата китайска държавност Мао Цзедун и архитекта на нейния икономически прогрес Дън Сяопин, при това даже по-високо от последния, тъй като Дън беше удостоен с такава чест чак посмъртно), а съдържателно прави Си Цзинпин не само неуязвим, но и непререкаем лидер.
Китайските анализатори и руските китаисти (в частност Юрий Тавровски) още по време на първия мандат на Си Цзинпин посочваха, че мащаба на започнатите преобразувания не позволяват да успеят да ги реализират през първите 10 години и съответно дават възможност за запазване на лидера на власт за по-дълъг срок. XIX конгрес на ККП подкрепи тази хипотеза със своите решения – въпреки, че наследник може да се появи внезапно, в последния момент (сред 25-те члена на Полибюро трима са млади, включени в него явно “за да израстнат”).
Принципно е важно, че толкова сериозна концентрация на властта (освен това и безпрецедентна) в такива големи системи като Китай, не може да бъде резултат само от волята на една или друга полтическа групировка. Това задължително е резултат от дълбоки промени в целия обществен организъм, на фона на които появата даже на нови групи на елита е незначителна флуктуация.
Безусловно в страната, обхваната от изключително жестока борба с корупцията, не й е до демократизация. За мащабите на тази борба свидетелстват жалбите на руските преговарящи, че понякога се оказва, че просто няма с кого да се разговаря: в някои от най-големите държавни корпорации на Китай (което означава най-големите държавни корпорации в света) под следствие се намираха в един момент повече от една трета от висшите и средни менаджери. Те редовно ходеха на работа и даже водеха преговори – но не искаха да вземат никакви решения, страхувайки се, че също могат да им бъдат вменени като вина. (нали всяко решение е изгодно за някого, а за някого не е и страната, която се чувства обидена може да обвини взелия решението в корупция).
Но борбата с корупцията в Китай има не само юридически, вътрешнополитически и икономически (забавянето на ръста на икономиката при нарастването на социалните очаквания изисква преразпределение на ресурсите в полза на бедните и “средната класа”), но и глобален аспект: това е инструмент за кардинално отслабване на влиянието на Запада и укрепване на суверинитета на Китай.
(рус.ез.)
Еще пять лет назад китайские аналитики указывали на глубокое перерождение китайского управленческого корпуса. Пройдя через западные образовательные программы (пусть даже на территории Китая), китайские управленцы из патриотов превращались в менеджеров, служащих Китаю не потому, что это их родина, а потому, что в данный момент это им выгодно. Тотальный характер указанных программ привел к глубокому перерождению китайского управляющего класса. По некоторым оценкам того времени, Си Цзиньпин должен был стать последним патриотом во главе Китая; уже его преемником должен был стать прозападный по своим ценностям менеджер.
Возможно, поэтому после прихода к власти Си Цзиньпина почти обязательное до того западное обучение руководителей было прекращено (что, кстати, открывает прекрасные перспективы для части российской системы подготовки управленцев, еще не пораженной либеральными метастазами). Однако масштабное и глубинное влияние западных конкурентов на китайскую государственность, подрывавшее суверенитет Китая накануне критического обострения глобального кризиса, требовало радикальных мер, — и тотальная борьба с коррупцией признана эффективным средством «перекодирования» воспитанного по западным методичкам управляющего класса.
Помимо его оздоровления концентрация власти представляется подготовкой к грядущим бурям — как экономическим (ибо загнивание глобальных монополий приведет к распаду глобальных рынков на макрорегионы с тяжелыми последствиями для овладевшего глобализацией Китая), так и военно-политическим.
В 2021 году в Китае намечен спуск на воду авианосца нового поколения, а вскоре — еще одного. С учетом имеющихся двух авианосцев (купленного у Украины якобы для парка аттракционов советского авианесущего крейсера «Варяг» и его увеличенной копии) это изменит баланс сил в Мировом океане, — чего США, по мнению китайских аналитиков, допустить не могут. Способность Китая защитить свои морские коммуникации качественно подорвет гегемонию США и потому может вызвать их опережающую агрессию. Наиболее вероятное время — 2020–2021 годы, наиболее вероятное место — Южно-Китайское море (правда, лишь в случае успешного подавления Северной Кореи, которая, несмотря на отвращение к ее режиму, приобрела поэтому для Китая особое значение).
Понятно, что ожидание войны, которая может перерасти в третью мировую, и подготовка к ней требуют концентрации власти. Особенно важно, что эта война поставит крест на мечте о неуклонном росте благосостояния (не говоря об обещании Си Цзиньпина побороть смог — «вернуть голубое небо» крупнейшим мегаполисам) и вновь отбросит китайское общество от намеченного как раз на эти году достижения уровня «средней зажиточности», что будет воспринято им крайне болезненно.
Ведь, даже если дело ограничится локальными столкновениями, они изменят всю карту мировой торговли: доступ Китая на жизненно важный для него рынок США будет кардинально ограничен, что приведет к качественному росту значения остального мира, включая Европу. Осознание этого вдыхает новую жизнь в инициативу «Один пояс и один путь» — модель глобализации по-китайски, а не по-американски.
Если в 1995 году Клинтон возгласил «глобализация — это Америка», то выступление Си Цзиньпина в Давосе в начале этого года зафиксировало качественно новую реальность: сегодня глобализация — это Китай. Болезненно переживая (самое позднее с 2003 года) свою неспособность осознать глобальные последствия собственных действий, уже давно воссоздавших биполярную систему мировых отношений, Китай прилагает огромные усилия для глобального стратегического планирования, — и у него начинает получаться.
Революционный по сути характер XIX съезда отвлек внимание от глубочайших общественных преобразований.
И дело далеко не только в экономике. Прекращение замедления экономического роста в этом году означает незамеченную революцию: усилия китайского руководства по снижению зависимости от экспорта и обеспечению развития за счет внутреннего рынка наконец-то, после полутора десятилетий отчаянных усилий, принесли первые плоды. Но это лишь первый робкий признак изменения вектора экономического развития Китая, и его закрепление потребует титанических усилий. Недаром китайские аналитики отмечают, что теперь, после концентрации власти, главной сферой внимания Си Цзиньпина становится экономика.
Однако экономические успехи — лишь порог к глубокому преобразованию общества и человека. Советский опыт показал: достигнув комфорта, человек меняет свои общественные потребности, — и, чтобы он не разрушил общество социальной справедливости, его самого надо преобразовать. И здесь главным инструментом государственной политики становится цифровизация, отнюдь не сводящаяся к искусственному интеллекту, уже управляющему транспортным движением мегаполиса Ханчжоу.
Под скучным наименованием «система социального кредита» энергично тестируется система поощрения добропорядочной личности на основе косвенных признаков. В Китае совсем недавно, при Си Цзиньпине была отменена возможность заключать антиобщественные элементы в трудовые лагеря без суда — на основе заявлений соседей и решения участковых. На смену ей идет тотальное наблюдение за поведением людей, в рамках которого добропорядочные граждане получают многочисленные материальные и социальные льготы, а нарушающие принятые нормы и вызывающие раздражение окружающих поражаются в социальных правах.
Тотальный «кнут и пряник» трансформируют национальный характер в течение одного поколения — и последствия этого эксперимента еще предстоит осмыслить, в том числе и китайскому руководству.